Дмитрий Глуховский - Метро 2035

– Я и не злюсь.

– Сейчас все решается. Людей не хватает. Я вот тебя сюда пригнал, а сам сразу на другую тему. У красных голодуха началась. Грибы все сгнили. Народ кордоны сносит. Им теперь эта война – последний способ голодных утихомирить. Может на Ганзу перекинуться. И на всех вообще. Их сдержать надо. А кроме нас, опять некому. Назревает последний и решительный.

– Видишь, грибы-то… Какими важными оказались, – сказал Артем.

– Оказались, – Летяга согласился; посвистел еще.

– Что Мельник?

– Сказано было доставить тебя в целости и сохранности, и все капризы выполнять, – ответил Летяга.

– Ясно.

– Я человек маленький. Я, братик, сам не хочу заглядывать туда, куда меня не просили. Каждый должен своим делом заниматься, я считаю. А в чужие не лезть. Я кто такой, чтобы решать? Ты меня понимаешь?

Артем посмотрел на него наконец. Внимательно – чтобы действительно понять.

– Не такой уж ты и маленький, вообще-то, – сообщил он.

– Артем! – полковник выехал из-за своего стола ему навстречу.

Артем стоял немо: все его заготовленные речи скисли во рту, как свиное молоко, свернулись; он их сплюнул еще до того, как войти в кабинет, а на языке все равно осталась горькая сыворотка.

– Послушай, – сказал ему Мельник.

Артем слушал. И катал глаза по кабинету. Стол, бумагами заваленный. Карты на стенах; есть там глушилки? Линии обороны Москвы? Настенный перечень пацанов, убитых, когда красные бункер штурмовали. Куда их души делись – Десятого, Ульмана, всей компании? Может, в этой бумажке и сидят, дышат спиртом из ополовиненного стопаря. Пьяные в хлам, наверное, с пятидесяти граммов оба взвода: душе-то много не надо.

– Мы это дело замнем, – произнес Мельник. – Я договорюсь. Это моя вина. Это я тебя не предупредил.

– Это ведь правда не красные? – спросил Артем. – На грузовиках? В радиоцентре?

– Нет.

– Но это и не наши? Я ведь не наших убивал?

– Нет, Артем.

– Кто это? Чьи это люди были?

Мельник посомневался: мол, а нужна ли парню правда? Что ему с ней делать-то?

– Облучился, что ли? – он подъехал к Артему поближе; остановился так, чтобы свет самому себе не загораживать.

– Чьи это были бойцы?

– Ганза. Это люди Ганзы.

– Ганза? А ветряки… Кто построил ветряки? Я слышал про политических, которых Красная Линия отправляла… Ссылала… С Бульвара Рокоссовского… С Лубянки… На строительство.

– Артем, – полковник одноруко чиркнул зажигалкой, раскурил папиросу. – Будешь?

– Да.

Угостился. Прикурил. Подышал полной грудью. Чуть резкость навел. Старшего по званию не перебивал, не помогал ему.

– Артем. Я понимаю, что тебе будет непросто принимать все на веру. Теперь. Но сам подумай – разве Красная Линия будет что-нибудь строить для Ганзы? Для своего заклятого врага?

– Нет.

– Правильно. Не будет. Все сами сделали. У них-то хватает… И рабочих, и техники.

– А тела в яме… Там котлован вырыт. Завален доверху. Это тогда кто?

Мельник покивал: знал про яму. А про собак знал?

– Шпионы. Диверсанты. Потенциальные шпионы и потенциальные диверсанты.

– Это Ганза от нас, ото всех… Ото всех… Все эти годы? Скрывала? Убрала, стерла! Всю землю?

– Чтобы спасти Москву.

– А что же они… Что же Запад, американцы… Почему другие-то города они не бомбят? Вот же, я сам слышал! Питер! Владик! Екат! Все есть! Все там… Балаболят что-то… Мирное. По-русски! Все есть! Страна есть! Одних нас нет? Как там-то война? Идет?

– Там… А что ты знаешь про «там»? Ты полчаса эфир послушал. Это радиоигра все, Артем. Тебе откуда знать, где наши, а где наймиты? Где диверсанты их? Что вообще теперь наше, кроме метро? Ничего! Только метро у нас осталось! Где там живая жизнь? Рассадили спецов, как пауков в паутине. «Тут Владивосток, давайте к нам. Тут Петербург, идите сюда!» А кто сходится к ним из деревень – они на месте их сразу. В лобешник. Никакой нет России! Все, как мы боялись, случилось. Разбомбили, раздробили, захватили. Если мы тут не выстоим. Если дадим им понять, что выжили. Мы – следующие тогда. У нас одно спасение, Артем. Мертвяками прикидываться. И копить силы. Чтобы вернуться.

– А если к нам просто идут? Наши? Так же, из деревень? Не диверсанты, а наши? Люди? Русские? Настоящие?!

– Военное время, Артем. Нет возможности со всеми разбираться. Враги, и точка.

– А если они не с востока пойдут, а с запада?

– Все основные направления прикрыты.

– А глушилки?..

– Это не единственная станция.

– Значит, я бы все равно ничего не… Ничего бы не добился?

– Ты бы и не успел, Артем. Хорошо, что Летяга тебя оттуда вытащил. Если бы ты завалил еще хотя бы одну вышку, я бы уже не смог с ними договориться. У них вообще был приказ – пленных не брать.

Артем втянул дыма, поймал расползающиеся слова, построил их строем.

– Вы же следили за мной? Когда я на «Триколор» поднимался? На высотку?

Полковник дернул ртом: Летяга проболтался.

– Знали.

– Почему не заткнули?

– Потому что. Ты – наш. Хоть я и… Что я там тебе говорил.

– А вы – вы сами когда узнали? Как?

– Ввели в курс. Некоторое время назад.

Артем затянулся. Сел на пол, спиной к стене: стула не было. Теперь Мельник на своей каталке был его даже выше. Ведь он вообще-то выше Артема должен был быть. Раньше был выше, пока у него ноги были вместо колес.

– Знаете, Святослав Константинович… В нашем последнем разговоре. Вы очень убедительно мне тогда доказали, что я шизоид.

– Я сделал это, чтобы тебя уберечь. Чтобы ты не натворил… Всего, что ты натворил.

– А почему нельзя было просто объяснить? Или я шизоид все-таки? А?

– Артем.

– Вы скажите. Шизоид или нет? Скажите просто.

– Послушай. Твоя история с черными. Твоя эта убежденность, что ты мог спасти мир. Что был ими избран. Что из-за тебя человечество погибнет. Как тебе сказать… Как тебе такое сказать – просто?

Вся эта его история с черными. Вся эта его история. Вся.

– Это все не имело значения, да? То, что мы их ракетами… Это ничего не изменило, да? Мы никогда и не были тут, в Москве, последними людьми на земле. А черные никогда не были нашей единственной надеждой. Я их не спас, потому что… потому что потому – а ничего страшного-то и не случилось. Мир-то как жил, так и живет. А спас бы – ну, было б кого в зоопарке показывать. Ангелы они там или нет – по херам совершенно. Не чудо, а так, курьез. Самому смешно. Смешно, какой я глупый мудак, да, Святослав Константинович?